Я недооценил короля Сигизмунда Третьего. Не учел, что на польском престоле сидит истинный сын Швеции, которая после Полтавской битвы войдет в мировую историю умением уклоняться от войн. Шведы начнут прогуливать войны, как уроки в школе, и узнавать о том, что оккупированы, только после окончания оккупации. В обоих случаях они будут предельно искренними. Пока что, когда-то шведский, а теперь польский король Сигизмунд, чтобы увернуться от войны с грозным соседом — Османской империей, решил отправить казаков на увлекательную прогулку к слабому соседу — в Московию. Заодно попробовать посадить в Москве на престол сына Владислава. Видимо, польский трон он не считал достойным наследования своим сыном.
Оно и правильно! Польша только называлась королевством. На самом деле у короля власти почти не было. Чуть более века назад поляки на сейме порешили, что король не может установить ничего нового без общего согласия сената и представителей шляхты, причем стоило хотя бы одному шляхтичу крикнуть: «Не одобрям!» — и закон не принимали. С какой стати он проорал это — никого не интересовало. Шляхта жила по понятиям. Девизом ее было выражение: «Только бог нам и сабля!» При этом сабля оказывалась даже важнее. Судить шляхтича могли только в четырех случаях: при совершении убийства, поджога, воровства и наезда. При условии, что был пойман на месте преступления. А не пойман — не вор и не убийца.
Не знаю, что польский король Сигизмунд пообещал Петру Сагайдачному, но бывший кошевой атаман приложил максимум усилий и денег на то, чтобы вновь занять эту должность и убедить казаков не ходить в морские походы, а отправиться вместе с поляками в Московию. Якобы ему пообещал польский король терпимость к православной вере на казацких землях, увеличение реестровых казаков, независимость судопроизводства. Мол, за веру и свободы пострадаем, а король обязательно отблагодарит — продавит на сейме указ о казачьих вольностях, как пить дать продавит. Я знал, что это будет не последний раз, когда западноевропейцы, наобещав красиво, натравят казаков на Московию, а потом обуют лохов.
Петр Сагайдачный появился на Базавлуке в апреле. Ранее не поощрявший пьянство, особенно в походах, что, по моему мнению, было одной из причин его снятия с атаманства, теперь Петр Сагайдачный был самым, как бы точнее выразиться, «водконаливайным» хозяином. Польской водкой были нагружены все чайки, прошедшие днепровские пороги по высокой, паводковой воде. Пиры случались почти каждую неделю и затягивались на два-три дня. У большинства казаков сразу пропало всяческое желание плыть за зипунами к турецким и татарским берегам. Халявная волка оказалась лучшим миротворцем.
Поскольку я знал, что поляки никогда не будут русскими царями, посоветовал кандыбовским казакам не участвовать в походе на Московию. Никто меня не послушал. Оно и понятно. Кому охота просидеть все лето — весь добычной сезон — дома?! Тем более, что кое-кто из казаков помнил, как грабили богатейшую Москву несколько лет назад. Предложить что-либо взамен я не смог. На шхуне с маленьким экипажем серьезную добычу не возьмешь. В итоге я провел ходовые испытания нового судна на реке, смотавшись до Базавлука и обратно, и вытащил шхуну на мелководье, чтобы корпус не рассыхался, но и много воды не набирала. Во время моего визита в паланку, там полным ходом шли приготовления к походу. Выйти собирались в конце мая. Потом по известным только Петру Сагайдачному причинам сдвинули на месяц. Потом еще на один. В итоге двадцать тысяч казаков отправились грабить Москву в последних числах июля, после того, как выяснилась истинная причина такой активности Петра Сагайдачного: польский король признал его гетманом Войска Запорожского и прислал ему гетманские клейноды — булаву, бунчук, печать и флаг. За время ожидания этой мишуры могли бы пару раз сходить в море, но вновьиспеченный гетман строго-настрого предупреждал, что ждать никого не будет.
В Кандыбовке остались только пожилые казаки. Целыми днями они хлопотали по хозяйству, в том числе и на меня работали, а я вместо них нес караульную службу, разъезжая вместе с джурой Ионой верхом на лошадях по окрестностям. Заодно охотились. Иона осваивал аркебузу с кремневым замком, которую я подарил ему. При стрельбе дробью по сидящей птице или картечью по животному на небольшом расстоянии джура уже попадал, а вот бить влет или пулей дальше пятидесяти метров у него пока получалось плохо. Забавно было наблюдать, как он откладывал аркебузу, чтобы выстрелить из лука. Мне сразу вспоминались английские лучники, которые считали огнестрельное оружие детской игрушкой.
Вернулись из похода кандыбовские казаки в конце зимы, промерзшие и злые. Добычи оказалось не так много, как обещал гетман Войска Запорожского. По пути к Москве казаки захватили и разграбили несколько маленьких городов, включая Путивль, и множество деревень и монастырей. Принадлежность к одной вере не мешала казакам забирать ценное церковное имущество, убивать, насиловать и продавать в рабство захваченных жителей, в том числе и монахов с монашками. То есть, монахи из неказацких монастырей своими не считались. Москву они так и не сумели захватить. Говорят, что московитов спасли холода: в конце октября ударили морозы. Две недели арктический антициклон наводил порядок и в наших степях. Обычно сильные морозы ложатся только на снег, а в этом году по ночам за минус десять было, когда деревья еще с листвой не расстались. В Москве, уверен, было еще холоднее. Мерзнуть в окопах, осаждая город, казаки не захотели, разошлись грабить окрестности. Поляки, привыкшие атаковать за спинами казаков, сразу присмирели. В итоге в ноябре начались мирные переговоры, в результате которых перед самым Рождеством был заключен мир на четырнадцать с половиной лет. За поляками оставались Смоленская и Северская земли, а королевич Владислав отказывался от претензий на московский престол, но, демонстрируя иезуитскую изворотливость, не признавал Михаила Романова царем. Казаков поляки наградили щедро — двадцатью тысячами золотых (по одному на брата) и семью тысячами штук сукна (по одной на троих). Все остальные обещания поляки забыли напрочь и даже перестали называть Петра Сагайдачного гетманом, хотя клейноды не отобрали. Не потому, что не хотели, а потому, что побоялись сражаться с двадцатью тысячами казаков. Впрочем, к моменту подписания мирного договора многие казаки покинули польскую армию. Часть перешла на службу к своему противнику, московскому царю, часть отправилась служить австрийскому императору Фердинанду, часть — персидскому шаху Аббасу, который к тому времени уже подписал мирный договор с турками, но отважные вояки всегда нужны, а самые беспредельные решили, никому не подчиняясь, ограбить северные области Московии.
Глава 41
В лунные ночи мне до сих пор кажется, что смотрю в кинотеатре черно-белый фильм, что всё это не со мной, что часа через полтора зрелище закончится, по экрану пробегут титры, а потом включат свет. Я стряхну наваждение — чужие страсти и судьбы — и поеду домой, как когда-то в юности. Тем более, что сейчас мое тело не намного старше, чем у того парня, что ходил в кинотеатры. После появления компьютера это заведение для меня перестало существовать, даже три-д фильмы не привлекали. Наверное, дело было все-таки не в развитии техники, а в том, что перестал верить в чужие сказки.
Шхуна при слабом северо-восточном ветре довольно резво идет вниз по течению Днепра. Сейчас проходим остров Тавань. Следом за ней строем кильватер следуют пять чаек. Больше желающих отправиться за турецкими и татарскими зипунами не нашлось. В паланке сейчас мало казаков. Остальные ушли с Петром Сагайдачным к Киеву то ли воевать за поляков, то ли против них. Идем мы как можно тише, не привлекая внимание. Нас слишкмо мало, чтобы сразиться с гарнизоном Аслан-города. Видят ли нас из крепости турецкие вояки — не знаю, но из пушек не палят. Если не спят, то делают вид, что спят. Им, видимо, тоже не хочется связываться с нами. Они ведь, скорее всего, не догадываются, что перед ними весь отряд, думают, что большая часть просто отстала. Или я думаю о них лучше, чем они есть.